Старая пословица – работа дураков любит, а вот зарплата – нет, сбывалась.

Всё началось с того, как за месяц до Нового года к нам в редакцию взяли человечка. Этот тип уже возникал у нас перед выборами. В предыдущий раз он был замечен в постоянном сидении в порносайтах, хотя это и несколько странно – возраст не подростковый, давно за 40. Наплевать бы. Его дело. Если б он не полез в дело моё.

Говорят, он пиарщик.  В его задачу входило редактировать мои тексты. И уже раньше он отличился, отредактировал так, что наш городишко взвыл – пошли звонки: ты чего написала, я тебе не то говорил, этого не говорил, фамилие другое и т.п. и т.д. Тогда удалось как-то это замять.

В этот раз он продолжил. Под его редакцию попал мой текст про путешествия. Куда еду – пишу, и когда в газетке есть пустое место, его этим моим текстом и заполняют. Странное дело, но в городе говорят, что во всей газетке больше и читать нечего. Не согласна – у нас про судьбы ветеранов тоже хорошо пишут. И новости стараемся давать. Больше позитивные.

 Из истории

 Я здесь уже девятый год. Вообще-то, официально,  я фоторепортёр, но ещё и пишу. И у меня тоже есть свой пиар. Многие  СМИ сейчас любят писать, какой народ дурак, какая страна у нас – дураков; что любовь у людей по, якобы, науке, длится три года, а потом кончается и всё в таком духе. Моя задача пиарить обратное – что любовь бывает на всю жизнь; что человек может так же верно и долго служить одному делу. Что если б русские были дураки, то они б не построили таких городов, как Тверь, Новгород, Псков; что земля принадлежит тем, кто на ней родился и вырос, чьи деды за неё воевали; что Конституцию никто не отменял. Вот эти мысли я и впиариваю, по возможности, в свои тексты. 

Есть у меня и не столь глобальный пиар, а более местный – например, приходит с жалобой старичок, у которого коттеджники перерубили телефонный кабель.  И никто за это не отвечает, потому, что коттеджник землю купил до самого её центра (а может даже и на ту сторону), и считает, что может рубить что угодно. Узел связи считает, что он здесь не при чём. Местные органы управления тоже. Так вот, моя задача допиариться до того, чтоб у деда связь была восстановлена. Почти за каждой моей статьёй и заметкой стоит пиар. Всех секретов раскрывать не буду, но скажу, что если б не этот пиар, я б в газетёнке по выходным и до полуночи не работала.

В принципе, я на должности фотокорреспондента, и могу вообще ничего не писать. Но не писать не могу, потому, что зачем тогда работать в газетёнке за смешную зарплату, когда я фотограф?

Вот и вырыла  себе в нынешних российских обстоятельствах такую нишу, в которой, как сказал Антоний Сурожский, можно не быть паразитом на земле: «Жизнь драгоценна, и мы призваны служить жизни, а не обладать ею, властвовать над ней или быть паразитами земли». Пусть это была слишком маленькая толика непаразитизма, но всё-таки она была. 

В свободное от этих занятий время, если удавалось, «халтурила», где могла, чтоб прокормиться вдвоём с дочерью, купить кое-какую одёжку, и в отпуске съездить куда-нибудь в глубинку, где слишком ещё очевидно, что русский народ не дурак.

Но, конечно, не всё столь пацифично, мне хотелось, чтоб в нашем городе проходили выставки моих фоторабот о святой русской земле, чтоб печатались брошюры, где использовались бы эти работы (лучше, не бесплатно), также хотелось, чтоб под этими работами стояла всё же моя фамилия. Но часто-часто мои снимки не только использовали нахаляву, а ещё и не подписывали. Более того, на работе, порой, вменяли в обязанность, чтоб я их лично отсылала кому-нибудь бесплатно.

 Начало 

 Было так: того самого пиарщика представили мне, как очередного, четвёртого, моего начальника (он из Питера). Он исправил мой авторский текст про путешествие во Владимир – выкинул тихомолком  несколько фраз и положил в папку «в печать». И текст был бы опубликован в таком виде.  Но я случайно я заглянула в папку «в печать» и просмотрела свой текст и, особо, не грузясь, заменила отредактированный текст на свой родной. Всё бы так и прошло, как, порой, и раньше проходило. Если б не моя доверчивость.

Ещё один мой начальник из Екатеринбурга (бежал оттуда пару лет назад, а как в нашу редакцию пришёл, то с моей  зарплаты срезали в его пользу сразу 4 тысячи  — не могу этого забыть!). Этот последний с приходом питерского, был несколько утеснён в своих полномочиях и жаловался, чуть не увольняться грозил. Я, душа, широкая, пожалела, и сгоряча рассказала, как питерский исковеркал мой текст, и как я это исправила.

Эх, дёрнул же нечистый меня за язык… Короче, екатеринбургский пошёл  к питерскому и всё ему рассказал. Выслужиться, что ли, хотел?

Питерский, в свою очередь, отправился  к самому главному начальнику — редактору  и накляузничал.

Вызывает меня редактор (он из Нижнего) – пиши объяснительную. Пишу: мой текст поправили и ничего не сказали, я обратно его поправила и тоже ничего не сказала.

Этот текст был снят раз и навсегда. Следующие несколько материалов были отредактированы, но для меня они были неважны. А вот  следующий очерк, где рассказывалось о судьбе ветерана войны, был важен.  Не возражала бы, если б его перелопатили, не меняя основной мысли, но мало его сократили вдвое, да ещё и исказили. Сказала питерскому – отказываюсь от публикации в таком виде! Не тут-то было: он упёрся – опубликуем! Звоню главному, нижегородскому с требованием  не публиковать! Он: ты с ума сошла? И отключился. Текст мой был опубликован в искалеченном виде.

Дальше всё покатилось, как снежный ком.

 Скандал

 Думала, если «проглочу» этот произвол, то ни во что ставить не будут, и что моя писанина потеряет всякий смысл, если в ней не останется моей мысли.

И вообще – кто вы все такие?! Эксплуататоры – сами никуда не ездите и не ходите, не берёте интервью, не пишете, не фотографируете, не работаете в выходные, не мотаетесь по району на личной машине, до 2 часов ночи не обрабатываете снимки, не сидите по ночам  над статьями  (за редакционные гроши).

У меня два образования, куча почётных грамот, в том числе от губернатора, я в Союзе журналистов и фотографов. Район знаю, наладила работу так, что ко мне новости сами идут. Это моя газета, это я её делаю.

 Мало вы все мои начальники, и у вас вдвое больше зарплата — приехали, как варяги, и разоряете всё мной созданное лишь ради личной выгоды, да ещё и уничтожаете того, на чьей шее сидите.

Всё это впоследствии написала министру по делам печати МО, а пока пошла к редактору, попыталась договориться с ним по-хорошему — дескать, всё-таки надо впредь согласовывать со мной редактирование моих текстов. А редактор и говорит: иди, некогда мне. Говорю: ведь могу в суд подать за нарушение прав журналиста. Он: подавай!

Открыла Интернет, нашла статью про нарушение прав журналистов, написала заявление в суд. Пошла к редактору и помахала заявлением перед его носом. Он сделал вид, что меня не видит.

А до этого просила у него отгул на следующий день – отгулов у меня немеряно, потому, что работаю по выходным (в трудовом договоре сказано, что у меня есть право на два выходных в неделю). Он дал  согласие на отгул, даже на два.

На следующий день написала заявление на два отгула — в четверг и пятницу, отдала их бухгалтерше в присутствии двух сотрудниц. И добавила, что подала в суд заявление за нарушение моих прав в редакции. На самом деле, я блефовала – в суде я пока только узнала, как это делается. Но, зная нашу бухгалтершу, могла рассчитывать, что она «достучится» до непробиваемого редактора.

Она достучалась.

Я использовала только один отгул, и пришла на работу в пятницу. Навстречу мне шёл редактор (что необычно, так как он по пятницам уезжает в свой Нижний), и с ходу объявил: ты уволена. За прогул! Какое заявление? Не видел никакого заявления. (Я тогда ещё не знала, что по законодательству, даже если б я пропустила три дня без объяснения причин, то и то не могла быть уволена).

Такого беззакония ещё в жизни не видела. За что? За то, что я тебя, редактор, выручала во всех делах, если было нужно; что одна из всей газеты держала вахты в праздничные и выходные дни, когда мне так хотелось смотаться куда-нибудь подальше отсюда? За то, что я была у тебя под рукой в любое время дня и ночи? За то, что я делала половину этой газеты?!

Щаззз! Ни фига не уволена!

 То ли снится…

 Позже узналось, что редактор уговаривал одну из сотрудниц написать на меня донос, что я прогуляла. Мне повезло, она не написала, потому, что её самой в тот день не было. Зато другие написали – тот самый питерский написал докладную про то, как я, без его ведома, «перередактировала» тогда свой собственный текст.

Написал и екатеринбургский  – о том, что отказалась выполнить его задание. Это было. Он дал задание пойти на мероприятие, которого не было, я не пошла. До этого  обещал, что пойдёт к редактору и выбьет для меня премию за ударную работу в праздники, одной мной из всей редакции работанные.

Потом у меня отключили компьютер, перестали давать задания, вызвали фотографа (неважно, что халтурщик), который стал делать за меня мою работу. Я просто приходила и сидела без дела.

Тексты не публиковали, репортажи тоже – говорили, что заданий на них  мне никто не давал. (Раньше работала самостоятельно). Говорили, что статьи мои негодные, давали сотрудницам (у которых никакого опыта нет) их переписывать. (Одна из сотрудниц, которая приходила на работу раз в неделю,  удостоилась звания спецкора, и её оклад стал выше моего, несмотря на мой труд, опыт, стаж, профессионализм).  

Это продолжалось три недели.

 Потом меня отправили на задание – екатеринбургский распорядился.

Пять часов снимала на холоде в воскресенье масленичное городское гуляние. Репортаж получился хорошим. Но его в газету не поставили, а поставили снимки того халтурщика – он тоже снимал.

Я потом спрашивала этого екатеринбургского – как же так, ведь выполняла твоё задание? Он отвечал, что он не виноват — всё решил питерский.

 Жаловалась вышестоящему истринскому начальству, которое столько лет прославляла — оно меня выслушало, и велело разобраться в ситуации своей пресс-секретарше (калужской). Та разобралась – так, что я осталась везде и всюду виновата – да ещё добавила: ты по ночам и по праздникам работаешь потому, что значит, любишь это.

Нет, ни фига не люблю!

И вот разрешилось: вызывает меня редактор, и ласково-умильно-примирительно говорит, что, типа, давай всё забудем: ты только напиши мне объяснительные – я же должен отреагировать на докладные. Отказалась; но к уговорам присоединилась калужская пресс-секретарша, и вдвоём они меня осилили, убедили. Я написала правду — что ни в чём не виновата.

У меня тогда ещё была смутная надежда, что не посмеет редактор урезать мою зарплату, рука не поднимется – и так гроши получаю. Сам-то он, после четырёх лет деятельности  в Истре уже и две квартиры здесь в новом доме поимел, и кусок земли взял, дом строит, газ проводит.

К концу того дня в нашем коллективе вдруг началось какое-то движение – в кабинет редактора стали стекаться разные лица – обе бухгалтерши, ответственный секретарь, все три начальника, кто-то ещё. Не помню,  потому, что происходящее для меня было, как в тумане, или как во сне.

            Вызвали и меня,  и шеф торжественным голосом произнёс: радуйся, ты не уволена. Но на тебя есть два приказа о нарушении трудовой дисциплины и за прогул, поэтому лишаю тебя премии (это половина зарплаты) и объявляю выговор. Подпиши.

            Я встала, обвела взглядом собравшихся и обратилась к ним всем: за что, ведь я ничего не нарушала, задания все выполняла и перевыполняла,  никогда не прогуливала и отгулов у меня с позапрошлого года полсотни? Вы же сами всё знаете…

Помню, их взгляды как-то потупились. Вышла. И написала заявление об увольнении.

 Между строк

 Как-то несколько лет назад прочла «Катехизис евреев» — не знаю, подлинный ли это документ, но запомнился мне один пункт: «Особым шиком они (русские) считают хлопнуть дверью и уйти. Предоставьте им эту возможность!»

Только у нас евреев нет,  и не было тогда, когда однажды, года четыре назад, у меня тоже возникло побуждение – хлопнуть дверью и уйти. Но в тот раз, вспомнив именно этот пункт катехизиса, я поступила не по-русски —  не хлопнула дверью, и судьба не замедлила преподнести подарок – ушли те, кто выживали меня!

 И, по зрелом размышлении,  я снова решила не хлопать дверью. Решила бороться.  Да ещё и батюшка благословил: борись!  Утром следующего дня сказала об этом сочувствующим коллегам (чтоб узнал весь) коллектив.  И написала министру то самое письмо, о котором ниже.

 Про коллектив

 Всяко на работе бывает, я не ангел, но я их любила. Пользуясь добрыми знакомствами в городе, помогала, чем могла – кому документы оформить, кому в ГАИ позвонить, кого – сфотографировать с семьёй, кого к батюшке отвести. После вечеринок развозила их по домам – боясь, как бы чего не вышло. Не попрекаю, нет. И не жалею ни о чём – и сейчас бы помогла.  Просто пытаюсь объяснить своё к ним отношение.

            Посочувствовали мне двое из 15-ти, тихонько, чтоб никто не услышал. Одна сказала: значит, так с каждым из нас можно?

 Подруга у меня была в этом коллективе – ни разу сочувственного слова не сказала, даже вечером не позвонила. Ну, считаешь ты, что я не права – позвони, отругай, скажи что-нибудь, ты же подруга. Ведь человеку тяжело одному такое переживать.

Пару раз я даже застукала их за сплетнями, они шушукались и смеялись (весело, когда человеку плохо). И с кем?! С тем самым екатеринбургским, написавшим на меня лживую докладную! Они с ним, а не со мной! А ведь они всё знали.

И вот коллектив раскололся на две неравные части – я и они. Между нами выросла стена.

Из всего того  я сделала один вывод: ни к чему в жизни нельзя привязываться всей душой – ни к людям, ни к работе.

 Меня даже не позвали отмечать, когда было 23 февраля и 85-летие газеты…. Вернее так — накануне редактор подошёл и сказал, что могу пойти в отгул, так и быть… Спровадил…

А  они накрыли столы и сели праздновать. И тут с потолка потекло: у соседей сверху прорвало канализацию – мы находимся в полуподвале жилого многоквартирного дома. Такое бывало и раньше, но в этот раз лило так, что коллектив истратил все тиражи газеты, кидая их пачками в лужи на полу, накрывая мебель, компьютеры, в ожидании, пока приедут сантехники. Когда я на следующий день узнала, что здесь было, невольно злорадно подумала: «по мощам и елей». К праздничку и соус…

Хотя и грустно было – случись такое  две недели назад, я б с энтузиазмом убирала дерьмо вместе со всеми.

 Посвящается 85-летнему юбилею родной газеты

Получился Мавзолей

У редакции в подвале.

Как на самый юбилей

Их соседи поливали. 

На компьютеры, на стены,

На газеты, на окно

Потекло волною пенной

Натуральное оно.

Заливало, братцы, лихо —

Вот тебе, и юбилей!

Как сказал Святейший Тихон —

По мощам, видать, елей…

«Бриллиантовая свадьба»

 Среди моих неопубликованных «арестованных» материалов был про «бриллиантовую свадьбу» — одних добрых старичков. С этими старичками я познакомилась давно, даже подружилась с бабушкой — она, порой, писала в нашу газетку воспоминания. Я побывала у них на «бриллиантовой» свадьбе, чтоб сделать материал о любви на всю жизнь и об этой свадьбе, где собралась вся их семья – дети, внуки, правнуки. Была там и какая-то родственница из Москвы. Я всех «зафотографировала», поздравила и подготовила к печати  материал.

Но так, как вскоре попала в опалу, то материал не пошёл – лежал одну, вторую, третью неделю… Пошёл на четвёртую. Мне даже странно было – почему всё-таки его пустили?

Вот почему.  Звонит эта бабушка в редакцию, и попадает именно на меня. Голос немного растерянный. Рассказывает, как открыла газету, надеясь, что найдёт про себя заметку – а заметки нет. Ей стало нехорошо – давление. Второй раз – то же самое. И третий. На четвёртый она звонит редактору и жалуется на меня – как же так: была, снимала,  обещала и обманула? Он велел опубликовать, но сократил до трёх строчек. Бабушка благодарит меня по телефону и кается, что нажаловалась. Утешаю. Они, старики, как дети.

Так же ждали публикаций и другие люди, так же думали обо мне нехорошо. И мне было жалко и их, и мою работу. И горько-горько за себя и немножко за всех честных тружеников на свете.

 Про министра

Но не в силах терпеть, пока моё то самое письмо в Министерство печати МО придёт (а, может, не придёт или мне не ответят), через два дня позвонила в Министерство. Меня соединили с замминистра по общественным вопросам.

И — произошло чудо.

Во-первых, замминистра сказал, что, доволен моими снимками в газете (другие потом тоже хвалили, говорили даже, что всем районкам ставят в пример наши фотографии). И внимательно и даже, как мне показалось, благосклонно выслушал мой крик души. Когда дошла до истории с бриллиантовыми юбилярами (дескать, до чего бабушку довели), он попросил подробностей и уточнений. Выслушал и говорит: «Знаю, как зовут эту бабушку (называет её имя-отчество) – это моя родственница; на той «бриллиантовой» свадьбе присутствовала моя жена». (Оказалось, та самая женщина из Москвы).

У меня пропал дар речи. Ну и правильно, слова уже были неуместны. Он обещал разобраться. И я поняла, что разберётся.

И это тоже было, как во сне. Совершенно невероятно.

 Окончание первое.

 Потом приезжала из министерства проверка (перед этим бухгалтерша так шуршала!).

Приезжал замзамминистра, разбирался, и сказал редактору, что тот неправ.

Зарплату мне обещали восполнить (но так и не восполнили), статьи ещё какое-то время не публиковались. А потом стало всё, почти, как всегда – работать-то некому. «Спецкор» ушла в какой-то отпуск, а потом уволилась — пробовать силы в столице; да и никакой она не спецкор — это  редактор пытался её удержать, дав ставку с повышенной зарплатой. Мою фотографическую работу всё время пытается выполнять тот «халтурщик» (его взяли внештатником), стараюсь этого не позволять. 

По-прежнему, у меня самая низкая зарплата из всех «взрослых» в редакции. И снова екатерининбургский  пытался заставить меня работать в выходные и шантажировать. А я ему сказала: хочешь, чтоб работала – добейся, чтоб мне вернули мои отгулы и впредь их предоставляли за работу в выходные дни. Он думал-думал и сказал: чего ты здесь сидишь, я летом уйду, зарплата нищенская. Я подумала: «пришёл на мою шею, разорил всё, что строила, унизил, обидел, отнял кровные копейки, и с уважением уйдёшь, а я останусь в этих обломках, и сквозь слёзы, боль, бедность снова буду строить, возрождать свой пиар. В том числе и для того, чтоб твои дети были на этой земле хоть чуточку счастливей».

 Часть вторая, продолжение

 Прошло лето, и осень и зима. Питерский отпиарился и уехал (теперь он в редакции — замредактора). 

Екатеринбургский остался, несмотря на свои обещания. Как-то летом вдруг задание: бегом на вертолёт, сверху Истру снимать! Пока снимала, приезжал тот самый министр Синицын, вручил всем нашим грамоты и цветы за хорошую работу, только мой стол пуст оказался… В этот день отмечали ещё раз 85 лет газеты. Ели, пили, плясали в ресторане, а меня не было — я на вертолёте летала. 

К осени всё вошло в прежнее русло – так же пошла моя работа с утра до ночи без выходных. В декабре прошёл слух о сокращении… К тому времени я забыла думать о том, что у меня есть враги. Казалось, все друг друга простили, работа меня поглотила.

Слух о том, что «ИВ» — газета имени Светланы Хохловой, был скорее мне неприятен, чем льстил самолюбию, но я обязана сказать, что он был. Скажу и о том, что очень многие читатели при встрече и по телефону говорили, что читают «ИВ» ради моих статей. Звонили они и редактору, хвалили меня, благодарили. Это я сейчас специально пишу, чтоб обрисовать атмосферу (не нужно думать, что хвастаюсь — мне всегда казалось, что делаю мизер, просто люди у нас такие – откликаются, в основном, старшее поколение). И была я, вероятно, для всех в редакции бельмом в глазу со своим вечным бдением на работе. Кроме того, вызывала, вероятно, жгучую зависть у сотрудниц — во всех отношениях: работу люблю, заработать умею, поклонников много, на просьбы отзывчива, не злопамятна, сплетен и злобных взглядов не замечала (я ведь это всё только потом вспомнила, осмыслила и проанализировала). 

Пиар, пиар – про вечную любовь, про трудящихся, мастеров, стариков – вот что было главным. Как можно больше сделать, успеть, написать. Мы вместе с бухгалтершей уходили ночью. Она говорила: «Света, 10 часов, пора». Я скидывала недописанное на флешку, отвозила бухгалтершу, а дома снова садилась за компьютер и писала часов до 2-х ночи… 

Однажды написала статью о ветеране ВОВ «Письма из прошлого», и первая часть была опубликована, а вторая — нет, там был приведён фрагмент:

«…В конце июня 1942 года отправили на фронт. По пути в наш товарный вагон вошли комроты Хохлов и замполит Гантимуров играть в шахматы. В нашем вагоне ехал красноармеец Ребров – библиотекарь батальона, любитель шахмат. Красноармеец Жданов, распахнув двери вагона, стал оправляться. Красноармеец Коноплёв из Самары взял носовой платок, схватил кусок кала у Жданова, другой рукой схватил красноармейца Реброва во время игры и начал размазывать кал по его лицу. Замполит Гантимуров крикнул: «Что это такое, за что?!» «За то, что он агент Особого отдела. Это он подслушивал и доносил капитану ОО. По его вине и стали врагами народа замполит Палий и инженер Белокопытко и ряд красноармейцев!» «Меня принудили!» — оправдывался Ребров…»

Этот фрагмент очень не понравился екатеринбургскому заместителю (у него, кстати, как потом оказалось, образование – неоконченный лесотехнический).

Спрашиваю его: «Почему не идёт вторая часть?» Он отвечает: «Слишком натуралистично». Говорю: «Но это история, и как с предателями иначе?!» Я готова была опустить этот момент, но, тем не менее, вторая часть так и не была опубликована. (Видать, кое-кого очень сильно зацепил случай с красноармейцем Ребровым).

В декабре, несмотря на слух о сокращении, вдруг вернулась в газету та самая «спецкор» — студентка второго курса. Ей сразу положили зарплату на 10 тыс. больше моей! Она сама рассказала, как редактор уговаривал её вернуться. Ещё бы ей не рассказывать – уходила-то с апломбом, дескать, в этой-то дыре, да с моими талантами, делать нечего, пойду на телевиденье в столицу! Однако, в столице не прокатило, а тут зовут обратно, как будто газета без неё не обойдётся. Смешно было потом делать с ней материалы – дескать, познакомьтесь: это наша новая корреспондентка – вот теперь она о вас напишет, расскажите ей, пожалуйста, о том-то и том.

Зачем её вернули? Да никто не знает зачем. Редактор знает. Прошло недели две, выводит он её на середину нашего подвала и говорит: «Слушайтесь и повинуйтесь – сие ваша новая начальница, что скажет, то и делайте!» Спрашиваю: «А как же я? Неужели я хуже этой студентки и не заслужила более высокооплачиваемой должности, хотя бы просто зарплаты?» А он отвечает: «Для тебя должности не осталось».

2 марта. Возвращаюсь из отпуска, везу всем подарки, вино; получаю утром телеграмму, бросила на работе вещи, бегу на почту, на пороге встречаю Постникова – «Сейчас вернусь, телеграмму какую-то прислали, потом отметим моё возвращение, я так по всем вам соскучилась».

Телеграмма: «Вы с 1 мая будете уволены по сокращению должности фотокорреспондента»…

Но я, во-первых, выполняю две должности. Во-вторых, как же газета фотокора? За что? Постников объявил, что по распоряжению министерства. С целью экономии средств-с. Так-то. А как же новенькие, почему их не уволить? (С декабря по апрель в газету принимают 4 новых человек – вышеописанную корреспондентку, еще одну корреспондентку, завхоза, охранника).

В редакции на 18 человек: 2 бухгалтера, и завхоз, и охранник, и 2 новые корреспондентки, и даже 2 пенсионерки — все просто необходимы. А вот фотокор (с журналистом в одном флаконе в моём лице), оказывается, оттягивает много денежных средств. (Повторюсь, у меня была одна из самых низких зарплат, несмотря на выполнение 2 должностей).

Звоню в министерство, оказывается, там не давали распоряжения уволить лично меня, и даже наоборот, просили этого не делать! Так говорят замминистра и замзамминистра. Где же правда? Кому верить? Мне не помогает ничего – не их обещания поговорить с редактором, ни закон, по которому должны учитывать стаж, профессионализм и то, что я одна содержу несовершеннолетнего ребёнка. Не помогает Госинспекция по труду, хотя там вначале пообещали: «оштрафуем его тысяч на 50, будет знать!»

Молчит редакция, как мёртвые… Но никто из них, вроде, не верит, что можно меня сократить.

Однако время идёт, и вот уже конец апреля, помощи ниоткуда, замминистр лишь сказал, что выход у меня один – суд.

В апреле я заболела. И на дату намеченного увольнения была на больничном. Что вы думаете, меня увольняют на больничном. Присылают бумагу: вы уволены с 4 мая. По настоятельным требованиям знакомых подаю иск в суд – за незаконное увольнение. После того, как мой больничный был закрыт, снова получаю бумагу: вы уволены с 25 мая. (Одумались!)

Юрист, который начал заниматься моим иском очень удивился, и спросил: «У вас что, частная лавочка?» «Нет, говорю, государственное предприятие». «Странно, а ведут себя, как левая нога захочет…»

Пока суд да дело, наши читатели отправили Постникову письмо с 30-ю подписями в мою защиту – ни ответа, ни привета. Тогда они написали статью в газету «Истра+».

Уже на предварительном заседании выяснилось, что в редакции дела и документы ведутся со множеством ошибок и нарушений. На первом заседании юрист, которая представляет в суде мою сторону, потребовала признать приказ о моём увольнении не легитимным. Потому, что он, оказывается, был подписан заместителем (тем екатеринбургским, у которого неоконченный лесотехнический), и у которого нет на то полномочий. Выяснились и другие нарушения. С редактора потребовали сведения о зарплатах и другие дополнительные документы для следующего заседания. На втором заседании то судья, то прокурор, находя очередные ляпы в документах, задавали редактору один и тот же вопрос: «Так у вас что, частное предприятие?» И выглядели удивлённо при ответе: «государственное».

На этом заседании мне позволено было говорить, я рассказала всё — и о том, как работала с утра до ночи, часто без выходных, и о наградах, и о студентке, принятой в декабре, и о других новеньких, и о наших неравных зарплатах. И о том, как по настоянию бухгалтерши подписывала документы весьма странного содержания (они были представлены суду) – о каких-то договорах со мной, о продлении их сроков. Редактор просто говорил: «Подписывай давай, а то премии лишу, все уже подписали!» А вникать во всю эту галиматью у меня не было никакой возможности, я не юрист – не могла же бесконечно названивать в министерство, чтоб проверить правомочность действий редактора?! Да мне и в голову не приходило, что он занимается махинациями! 

На третье заседание, назначенное на середину сентября, редактору ещё раз велели принести сведения о зарплатах, потому, что он принёс только оклады, а про реальные зарплаты сказал, что они у него, дескать, только в электронном виде. Странно, а мы расчётные листки получали…

Вот, ждём-с теперь.

 Продолжение. Часть третья.

           И была весна, и было лето.

 Сначала я хотела уехать в другую страну, потому, что от несправедливости и подлости происходящего в России, стало дурно, так дурно, что хоть устраивай политический скандал.

Но друзья предложили поступить по-другому. Дали в Черногории адрес, и, взяв дочь, поехала.

Прекрасная страна, работу найти было можно, люди относились по-человечески, питание было таким, о котором здесь давно забыла. Возвращалась домой с уверенностью вернуться назад – продать квартиру, и бежать. ВСЕ, С МЕНЯ ХВАТИТ.

Начала оформлять свою землю (до сих пор оформляю), халтурила, где могла, временно работала в «Истре+», писала предвыборные статьи, против местных негодяев, пользуясь возможностью. Зарабатывала раза в четыре больше, чем в «Истринских Вестях». А потом мне предложили баллотироваться в депутаты. Сначала отказала, зачем теперь? Потом призадумалась – вдруг это реальный шанс что-то изменить здесь?!

Меня выбрали под лет журавлей.

 14 октября 2009 года, на Покров день, районный суд вынес решение о восстановлении меня на работе в прежней должности. Не буду описывать, как неприятно мне было возвращаться, но ничего не поделаешь – в трудный момент нужно взять себя в руки, сцепить зубы и взяться за работу. 15 октября я должна была приступить к своим обязанностям.

Как принял меня коллектив? Нет, не холодно, а злобно.

Конечно, им было внушено, что раз я восстановлена, то придётся, по распоряжению министерства, увольнять кого-нибудь из них, а чтоб выплатить мне деньги за вынужденный прогул и моральный вред – урезать их зарплаты. 

Но не только эта причина. Я ведь не зря опубликовала в «Истранете» две первые части сего повествования – мне хотелось, чтоб коллектив прочёл их. Он прочёл — коллеги на меня кричали, обвиняя во лжи и других смертных грехах. Я была к этому готова, знала, что так будет, и не слишком переживала. «Перемелется, мука будет, а должна была до них достучаться!» Знала, на что шла, и что будут пинать…

Рабочий компьютер оказался сломанным, заданий не давали, статьи, что писала, не публиковали. Пришлось идти в прокуратуру, потом предоставлять редактору исполнительный лист, звонить в министерство, чтоб подтвердить, что, по закону, я обязана приступить к своим служебным обязанностям с 15 октября.

Где-то, где-то с большими препятствиями, мне было позволено что-то сфотографировать и с горем пополам поставить свой снимок в газету. Постепенно в газете появились и мои статьи, сильно урезанные и даже поначалу не подписанные. Статьи я писала вечерами дома – рабочий компьютер не собирались ремонтировать.

На этом моменте хочу остановиться. Дважды я садилась за компьютер кого-нибудь из отсутствующих коллег, и почему-то именно  в этот момент приходила некто Солдатова. Эта дама была принята к нам в качестве корреспондентки в январе или феврале 2009 года, как раз в тот момент, когда редактор совершал манипуляции, чтоб сократить мою должность.

Напомню, что, работая на должности фотокорра, я писала полноценные статьи – это соответствовало условиям, с которыми была принята на работу в 2001 году. Теперь же, редактор, чтоб не предложить мне вакантной должности, взял в редакцию на должность корреспондента и эту Солдатову, а должность фотокорра сократил.

И получалось, что свободных должностей для меня нет (в дальнейшем мои статьи запрещались к публикации, чтоб подчеркнуть, что я не корреспондент, и не имею права претендовать на эту должность).

В тот период в редакцию была принята не только Солдатова — с декабря 2008 по февраль 2009 года, как раз, когда в редакции готовилось сокращение, на работу пришли ещё три новых человека – начальница некоего несуществующего отдела, инспектор по труду, охранник. А ещё перед этим, как потом узналось на суде, были сокращены должности, которые у нас  занимали некие лица, никогда не появляющиеся в редакции.

А эта Солдатова, абсолютно мне незнакомый человек, подходила к любому компьютеру, за каким бы я ни работала, и требовала, чтоб я ушла. Начинала на меня орать и угрожать, что сейчас возьмёт «вот это кресло и как даст по голове, выдерет волосы», и в таком духе. При этом я ее старше лет на 20, депутат городского Совета, многократно награжденный сотрудник, профессионал… И это при молчаливых и злорадных свидетелях — моих сотрудниках!

Такого поворота событий, даже приготовившись к пытке, я не ожидала, поэтому сначала испытала некоторый шок: батюшки, куда это попала?

И вообще поначалу было много шоков: православные русские люди с удовольствием смотрели, как человеку больно и тяжело. И сами принимали участие в травле. На меня орали, меня унижали, оскорбляли, делали пакости.

Все — и люди пенсионного возраста, которым под 70  и самые молодые, которым едва за двадцать.

А за что?!

Ну, допустим, я, вопреки всему восстановлена, они поставлены под угрозу увольнения, я такая-сякая написала про них позорную, но честную статью. Но угрожать расправой? И раз суд меня восстановил, значит, есть в этом справедливость?

Но это же не я грожу им увольнением, создала в стране безработицу, установила нищенские пенсии? Сама нахожусь в таком же положении, как они, может, и в худшем – на моих руках несовершеннолетняя дочь…

Один из коллег, тот самый екатеринбургский, подписавший приказ о моём увольнении, попрекая меня этой статьёй, сказал — как могла?

Да, да, как могла слезть с виселицы и не дать себя повесить? Как посмела спастись? А как ты мог подписать указ о моём повешении, когда я невиновна?!

 Почему они все молчат, не восстают против той несправедливости, которая творится в стране, но готовы разорвать такую же, как сами?

(зависть, зависть – теперь, спустя два года я это хорошо поняла, еще не раз в ней убедившись, да и люди подсказали)

Неужели этот тот самый народ, про который я всё время пишу, как про великий, православный русский народ?

Сначала пыталась с ними спорить, кричала, что нужно создавать профсоюзы – и тогда никто не сможет нас тронуть.

А потом только улыбалась, у меня была вся рожа в крови от их сапог, а я улыбалась назло. Думала: не сдамся! И хотелось понять: доколе?

Меня подставляли, выполняли за меня данные мне задания, игнорировали подготовленные мной материалы, в выходных данных газеты не указывали моего имени, писали бесчисленные пасквили-докладные.

Подошёл срок редакторской кассационной жалобы, которую редактор подал  в областной суд, и мы с ним встретились в зале суда. Суду не понравился размер морального вреда, назначенного районным судом.

А потом в Истру пришло постановление, в котором редактор был прав, а я — нет, и было назначено новое слушание.

Во  время ожидания очередного суда, когда редактор сократил на четверть мою  зарплату, наполовину срезал новогоднюю премию, я написала жалобу министру и в инспекцию по труду.

И в начале января к нам приехала комиссия из трёх министерских господ — и всё, вроде, было решено. Коллегам сказали, что никому уже не грозит увольнение, можно жить спокойно. Меня тоже утешили, пообещали, что всё плохое позади — зарплату и премию, конечно, вернуть невозможно — но суда никакого не будет, редактор пойдёт на мировое соглашение. Надо скорее всем помириться, ведь близится Прощённое воскресенье: «Мы все православные, скоро пост, давайте молиться, станем мудрее, добрее, и так в стране много негатива…» Бай-бай, бай-бай…

Работать разрешили, коллеги заулыбались, заразговаривали, вроде, простили. Я, вроде, тоже…

И вдруг принесли повестку в суд. Позвонила в министерство – обещали же обойтись без суда? Там ответили, что всё будет хорошо, что если редактор посмеет опять судиться, его самого уволят. Сейчас ему позвонят, чтоб он заключил со мной мировое соглашение и прекратил всю эту бодягу.

А потом у нас с редактором состоялись переговоры, и он, действительно, предложил мне мировое соглашение. Вот оно: я должна забрать из суда своё встречное исковое заявление, спокойно уволиться, не требуя никакой компенсации, а потом он, редактор, заключит со мной договор, я буду снимать, писать, а он станет платить больше, чем сейчас. На резонный вопрос: а зачем такой огород, когда и сейчас так можно, сказал: «На договоре ты не будешь иметь права требовать равной с новичками зарплаты и такой же, как у них должности». Можно продолжить: «у тебя не будет оплачиваемого отпуска и больничного, перестанет идти трудовой стаж, и если что, я тебя уволю без всяких проблем. В общем, будешь моей рабыней».

Бухгалтерша забегала с какими-то бумагами, переписывала, якобы, наши, якобы, ошибочно написанные заявления, мы их подписывали, переподписывали.

Снова позвонила в министерство — отчитаться про мировое соглашение, и мне сказали: «Чего он там совсем распоясался?  Не вздумай подписывать никакие договоры, он же тебя уволит и всё. Я во всём разберусь, и в понедельник мировое соглашение будет заключено, суда никакого не будет, трудись спокойно». Баюшки-баю…Прошёл понедельник, прошёл вторник, вечером я снова звонила в министерство. Телефон не отвечал. А по другому телефону ответили, что всё идёт хорошо, всё правильно, ведь это же по моему исковому заявлению начались все эти суды… «До свидания – сказала я – спасибо вам большое, Иван Иванович. За всё, за всё…»

Сегодня суд. Мы с адвокатом решили ещё раз предложить мировое соглашение – отдай деньги, да я пошла. А там посмотрим.

Суд был такой, как в сказке. Несмотря на явные доказательства неправоты редактора, подложные документы – на что указывала мой юр.представитель, несмотря на представление прокурора в мою защиту, я была уволена. Судья встала, и, не поднимая глаз, зачитала решение. С представлением  прокурора, со своей защитницей, я потом дважды была в областном суде, где меня поддерживали прокуроры. Но на работе не восстановили. Да здравствует самый гуманный к нарушителям законов и преступникам российский суд!

И так, мой последний день в редакции — 7 апреля, Благовещение.

 Из моего дневника: «После того, как я была восстановлена на работе с 15 октября прошлого года и приступила к работе, редактор подал в Областнй суд кассационную жалобу. Состоялось слушание, на котором областной прокурор заявил, что не согласен с решением Истринского суда в части морального вреда. После этого дело было снова направлено в Истринский суд. Когда в мои руки попало решение Областного суда, в нём было сказано, что, оказыватся, я была восстановлена неправильно и назначен следующий суд — в Истре. Я продолжала работать. Состоялось несколько слушаний. Потом, перед последним, сегодняшним слушаньем, я была уволена с работы — 7 апреля. 

Сегодня, 14 апреля состоялось очередное слушание по моему иску о восстановлении на работе.

Юрист с моей стороны привёл ряд доказательств, что увольнение незаконно, и что он просит удовлетворить иск в полном объёме.

То же самое подтвердил прокурор, находившийся на заседании. Он привёл ряд своих доказательств в мою пользу.

Суд удалился на совещание. И через полчаса судья вынесла решение, чтоб мой иск не удовлетворять! Почему? Не знаем. Решение будет готово через несколько дней. Вот тебе и Фемида с завязанными глазами, которую установили на 3 этаже.

Не утратило актуальности, смотрите-ка:

А судьи кто? —

За древностию лет

к свободной жизни их вражда непримирима,

Сужденья черпают из забытых газет

Времен Очаковских и покоренья Крыма;

Всегда готовые к журьбе,

Поют всё песнь одну и ту же,

Не замечая об себе:

Что старее, то хуже.

Где?

укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты,

Где разливаются в пирах и мотовстве,

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Да и кому в Москве не зажимали рты

Обеды, ужины и танцы?

Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,

Для замыслов каких-то непонятных,

Дитёй возили на поклон?

Тот Нестор негодяев знатных,

Толпою окруженный слуг;

Усердствуя, они в часы вина и драки

И честь и жизнь его не раз спасали:

вдруг На них он выменил борзые три собаки!!!

Или вон тот еще, который для затей

На крепостной балет согнал на многих фурах

От матерей, отцов отторженных детей?!

Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,

Заставил всю Москву дивиться их красе!

Но должников не согласил к отсрочке:

Амуры и Зефиры все Распроданы по одиночке!!

Вот те, которые дожили до седин!

Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!

Вот наши строгие ценители и судьи!

Теперь пускай из нас один,

Из молодых людей, найдется — враг исканий,

Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,

В науки он вперит ум, алчущий познаний;

К искусствам творческим, высоким и прекрасным,

Они тотчас: разбой! пожар!

И прослывет у них мечтателем! опасным!!

 История повторяется? Значит, ещё повторится. И где гарантия, что уж расхлёбывать не их внучкам…

А нас, мечтателей опасных, пока прижмут к ногтю.

Покрутят у виска: «Тю-тю».

Объявят скандалистами, и в назидание другим,

Лишат надёжного куска…

А уж про этот пункт:

«И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг

На них он выменил борзые три собаки!!!»

и речь моя бессвязная молчит… 

Послесловие

 Что же было потом? А потом  из редакции уволилась куча народу – екатеринбургский, водитель, бухгалтерша, пару журналисток, писавших на меня пасквили, одна из верстальщиц стала выполнять мою работу…

Мне поначалу было очень больно — столько лет отдать газете, бросив собственное дело по просьбе Главы района (мне тогдашняя редактор Н.В. Рыкунова сказала, упрашивая придти в газету: Анна Николаевна просит…)

 Но, как видите, выжила.

Слушаю священника Димитрия Смирнова (и вам рекомендую зайти  на его блог (просто наберите в яндексе Димитрий Смирнов)).

Нетрудную и приятную работу предложили мне в Министерстве печати МО, в Издательском доме «Московия» – не оставили все же. Но в марте сего, 2011 г. заболел мой отец, и пришлось уйти…

Чудо-чудесное, но я снова не умерла с голоду, Господь прислал помощь, откуда и не ждала. Его же и благодарю, что вызволил Он меня (хоть так болезненно) из этого гнилого и нищего редакционного подвала.

Бьемся теперь вместе с хорошими и честными людьми с незаконным и вредным для Истры строительством.

А вам всем говорю: бросайте вы работать за копейки. Пока мы спим вот в таких заведениях, трепещем потерять копеечные зарплаты, у нас отбирают миллионы – наше наследство.

Светлана Хохлова, фото автора

(2111 просмотров)